Дмитрий Левинский - Мы из сорок первого… Воспоминания
Полк стоял в роще, где был разбит палаточный городок. Жизнь на новом месте протекала спокойно, и на душе музыка играла: граница совсем рядом, а армейская служба меня никогда не тяготила.
Коротко об офицерах. Командир батареи — капитан Валич, призванный в начале войны из резерва. Ему под пятьдесят, он давно навоевался и жил одной мечтой о возвращении в родные пенаты. Апатичен.
Командиром взвода старший лейтенант Бочкарев — тоже не кадровый офицер, бывший преподаватель топографического техникума. Он тоже с нетерпением ожидал конца военной службы. Спокойный, уравновешенный человек на грани безразличия ко всему происходящему — «моторесурс» давно выработался!
Только командир другого взвода, старший лейтенант Резников — кадровый офицер из военного училища. Ему служить и служить. Он молод, порывист, но серьезен. Резников знал, что очень скоро станет хозяином батареи. Он ждал этого часа, пока оставаясь в стороне.
Все три офицера обладали такими качествами, что служить под их началом было легко. Солдат и сержантов они понимали, правда, отношения смахивали на панибратство, но мы не в обиде. Я упоминал, что всегда предпочитал строгих командиров, которые ни себе, ни другим не прощают небрежности и ошибок. Одним из таких был Данилов, любовь моя!
На батарее только один старший сержант Нерсесян, уроженец солнечной Армении. Он верховодил батареей, занимая должность старшины. Но как верховодил? Он часами просиживал на пригорочке возле палатки и в своих думах видел себя в кругу семьи. Ему к сорока, и он уже не служака. Будучи призван на войну из запаса, он с нетерпением, как и все остальные, ожидал вторую очередь демобилизации, под которую подпадал. В октябре мы тепло проводили его домой, а его место занял я, но об этом впереди.
Демобилизацию второй очереди полк застал в Фокшанах.
Она заканчивалась 1918 годом рождения. Родившиеся с 1919 по 1921 год оставались служить. В основном это были призванные на срочную службу в 1939 году. Мы хорошо проводили всех отъезжавших на родину, зная, что следующими будем мы. А пока служба продолжалась. Наши офицеры так и обходились без сержантского состава. Учебные занятия протекали вяло, почти как в Винер-Нойштадте. Депрессия после длительной войны и военной службы постепенно охватывала всех бывших фронтовиков.
Своей новой военной специальностью я овладел быстро. Немного помогло и то, что Нина, будучи студенткой географического факультета Ленгосуниверситета, готовясь к профессии картографа, много рассказывала мне еще в школьное время о картах, о системах координат, в том числе и о системе Гаусса-Крюгера, которая применялась в 274-м гаубичном полку. Я до службы в этом полку поверхностно был знаком и со специальными оптическими приборами, такими, как теодолит, буссоль, нивелир, стереотруба, — все напоминало о Нине. Да и отец ее, Алексей Васильевич Траур, завкафедрой картографии в университете и преподававший в военных академиях, был специалистом высокого класса по геодезии, методам корректировки артиллерийского огня. Им написано более десятка книги учебников, он — доктор наук и генерал-майор инженерно-артиллерийской службы. Выходило, что все дороги вели меня в артиллерию!
Видя мои явные успехи по службе, старший лейтенант Бочкарев решил походатайствовать перед командованием о восстановлении мне сержантского звания, и с этой целью полк сделал запросы в соответствующие инстанции.
Находясь в Фокшанах, неподалеку от границы СССР, я наконец решился нарушить «обет молчания» — теперь могу написать домой, поскольку куда ни уйдет бригада, ее полевая почта останется со мной. Самым трудным оказалось первое решение: кому писать? Мне, старому солдату, захотелось сперва заполучить «разведданные» о своих близких, и я написал первое письмо бывшему комсоргу параллельного класса Мариночке Бредковой: ранее я учился с ней водном классе, а жили на одной лестнице. Я просил Марину поделиться новостями о себе, о наших общих школьных друзьях и о моей маме. Второе письмо я послал двоюродной сестричке Оленьке с необычной, да к тому же и не очень умной просьбой: сходить в подворотню дома, где жила Нина, и посмотреть в таблице жильцов — числится ли в числе проживающих семья А. В. Граур, будто в годы войны кто-то мог следить за правильностью этих данных. Есть же чудаки на свете! Оле я наврал, что в этом доме проживал до войны мой товарищ, но Олю не проведешь: она поняла, что товарищ в юбке.
Отправив два письма, я на другой день не выдержал и написал еще одно — Нине на ее довоенный адрес, но и тут начудил, назвав ее в письме сестрой — сестры ведь могут быть и троюродные и более дальние — на случай, если письмо попадет в руки воображаемого грозного супруга. Такой версии я не исключал, поскольку сам изволил пропадать без вести более четырех лет. Теперь оставалось ждать ответов.
Полковая жизнь текла своим чередом. Я по-прежнему выпускал «Боевой листок», а тут еще все «заболели» футболом, и я, любивший эту игру в детские годы, начал сколачивать футбольную команду полка, после чего приступили к тренировкам.
В конце октября, когда заметно похолодало, и в палатках спать стало не так комфортно, как месяц назад, поступил приказ о передислокации 317-й артиллерийской бригады в город Котовск. Прослужив не более месяца в Фокшанах, мы оседлали студебеккеры, из которых состоял весь автопарк бригады, и с гаубицами, пушками и песнями двинулись далее на восток.
Теперь сомнений нет: с «заграницей» покончено навсегда! Об этом мечтали не только мы, но главным образом — старожилы бригады, фронтовики. Всех тянуло на родину — хватите нас Европы, насмотрелись!
Все, сидевшие на машинах, покрылись густым слоем пыли. Бригада шла на полной скорости, словно водители боялись, чтобы командование не завернуло машины назад. Мы жадно всматривались вдаль, и каждый хотел первым увидеть реку Прут и государственную границу. Особые чувства одолевали таких, как я, кто либо начинал войну именно здесь в 1941 году, либо наступал на запад в 1944 году…
И вот последние 270 километров по румынской земле. Проехали города Бакэу и Бырлад. Машины прошли в 20 километрах западнее местечка Фэлчиу, в наступлении на которое 8 июля 1941 года 150-я стрелковая дивизия понесла первые тяжелые потери личного состава. Они оказались невосполнимыми в тогдашних условиях Южного фронта.
И вот это произошло: мы миновали реку Прут — Государственную границу СССР. Впереди 180 километров уже по своей земле.
Позади остался Кишинев, скоро — Днестр. Во второй половине дня проскочили Дубоссары и, наконец, Котовск — все тот же, и мне в нем снова служить. Три последних дня июля 1941 года наша дивизия тщетно пыталась удержать горевший Котовск, но силы были слишком неравными…
Котовск
1
Военный городок — на окраине города. Казармы старые, довоенные, запущенные донельзя за годы войны и оккупации. Это как раз те казармы, где в августе 1940 года формировался новый механизированный корпус, в котором мне надлежало служить, если бы меня в те дни не направили поступать в Одесское пехотное училище имени К. Е. Ворошилова. Возможно, в этих казармах служил перед войной мой старый друг по 640-му стрелковому полку Гена Травников и отсюда он уходил на фронт в июне 1941 года. Стало горько от мысли, что судьба недоукомплектованных мехкорпусов того времени была печальной и Гена мог погибнуть в первых же боях.
Итак, в 1941 году я пропал без вести на территории Одесского военного округа, а в 1945 — воскрес, как сказочная птица Феникс, в том же округе. Самому не верилось, что это так.
Мы быстро освоились на новом месте, а ко всяким «мелочам» быта нам не привыкать: нет воды для мытья, нет воды для питья, нет света, нет тепла, нет радио, нет газет, нет ничего. Все так знакомо — мы дома, а дома всегда чего-то не хватало. Кстати, питьевую воду вскоре начали привозить автомашиной на полк один раз в день, а умываться, точнее — не умываться от бани до бани придется до конца службы. Света в казармах при мне тоже так и не будет.
В казарме двухэтажные нары. Потолки излишне высокие — зимой будем замерзать. Штукатурка на стенах выбита, а от масляной краски остались только следы. Ясно, что последний ремонт делали еще до войны, а следующий коснется этих замызганных стен только после нашего увольнения и то не сразу, но мы не притязательны.
Территория военного городка довольно обширная. В стороне, за зданием столовой, разместились артиллерийский и автомобильный парки. Погода пока благоприятствовала, и мы по вечерам смотрели кино под открытым небом. Картины демонстрировались старые, но нам все равно: «Сердца четырех», «В шесть часов вечера после войны», «Весенний вальс», «Серенада солнечной долины» и другие.
Распорядок дня необычный: занятия в поле до 16.00, затем — обед, чистка оружия и оптических приборов, а также подготовка к занятиям следующего дня. Ужин в 20.00, и после него можно написать письмо, почитать, пока светло — света не будет до лета.
